Неточные совпадения
«И стыд и позор Алексея Александровича, и Сережи, и мой
ужасный стыд — всё спасается смертью. Умереть — и он будет раскаиваться, будет жалеть, будет любить, будет страдать за меня». С остановившеюся улыбкой сострадания к себе она сидела на кресле, снимая и надевая кольца с левой руки, живо с разных сторон представляя себе его
чувства после ее смерти.
Чувство это теперь было еще сильнее, чем прежде; еще менее, чем прежде, он чувствовал себя способным понять смысл смерти, и еще
ужаснее представлялась ему ее неизбежность; но теперь, благодаря близости жены,
чувство это не приводило его в отчаяние: он, несмотря на смерть, чувствовал необходимость жить и любить.
Ей хотелось поскорее уйти от тех
чувств, которые она испытывала в этом
ужасном доме.
Но между тем странное
чувство отравляло мою радость: мысль о злодее, обрызганном кровию стольких невинных жертв, и о казни, его ожидающей, тревожила меня поневоле: «Емеля, Емеля! — думал я с досадою, — зачем не наткнулся ты на штык или не подвернулся под картечь? Лучше ничего не мог бы ты придумать». Что прикажете делать? Мысль о нем неразлучна была во мне с мыслию о пощаде, данной мне им в одну из
ужасных минут его жизни, и об избавлении моей невесты из рук гнусного Швабрина.
— Вот явились люди иного строя мысли, они открывают пред нами таинственное безграничие нашей внутренней жизни, они обогащают мир
чувства, воображения. Возвышая человека над уродливой действительностью, они показывают ее более ничтожной, менее
ужасной, чем она кажется, когда стоишь на одном уровне с нею.
— Я все слышала, я все знаю. Эта
ужасная ночь… О, сколько вы должны были выстрадать! Правда ли, правда ли, что вас нашли уже без
чувств, на морозе?
Ему удивительно было, что такое
ужасное положение, такое издевательство над
чувствами людей никого не оскорбляло.
Ах, если бы всё это остановилось на том
чувстве, которое было в эту ночь! «Да, всё это
ужасное дело сделалось уже после этой ночи Светло-Христова Воскресения!» думал он теперь, сидя у окна в комнате присяжных.
Нехлюдов встал, стараясь удержаться от выражения смешанного
чувства отвращения и жалости, которое он испытывал к этому
ужасному старику. Старик же считал, что ему тоже не надо быть слишком строгим к легкомысленному и, очевидно, заблуждающемуся сыну своего товарища и не оставить его без наставления.
В-третьих, подвергаясь постоянной опасности жизни, — не говоря уже об исключительных случаях солнечных ударов, утопленья, пожаров, — от постоянных в местах заключения заразных болезней, изнурения, побоев, люди эти постоянно находились в том положении, при котором самый добрый, нравственный человек из
чувства самосохранения совершает и извиняет других в совершении самых
ужасных по жестокости поступков.
Оба эти впечатления — гул голосов с звоном цепей и этот
ужасный запах — всегда сливались для Нехлюдова в одно мучительное
чувство какой-то нравственной тошноты, переходящей в тошноту физическую. И оба впечатления смешивались и усиливали одно другое.
Каково должно быть извращение человеческой природы в этом
ужасном семействе, когда даже
чувство самосохранения принимает здесь столь рабскую форму!..
В этом случае я
ужасный эгоист, но вы, может быть, также заметите, что это
чувство при некоторых обстоятельствах не позволяет мне перейти должных границ.
Лиза молча глядела на вспыхивающую и берущуюся черным пеплом бумагу. В душе ее происходила
ужасная мука. «Всех ты разогнала и растеряла», — шептало ей
чувство, болезненно сжимавшее ее сердце.
Понимаешь ли ты, какое безнадежное
чувство я должна испытывать, ежеминутно повторяя себе это
ужасное: rien!!
Чувство это в продолжение 3-месячного странствования по станциям, на которых почти везде надо было ждать и встречать едущих из Севастополя офицеров, с
ужасными рассказами, постоянно увеличивалось и наконец довело до того бедного офицера, что из героя, готового на самые отчаянные предприятия, каким он воображал себя в П., в Дуванкòй он был жалким трусом и, съехавшись месяц тому назад с молодежью, едущей из корпуса, он старался ехать как можно тише, считая эти дни последними в своей жизни, на каждой станции разбирал кровать, погребец, составлял партию в преферанс, на жалобную книгу смотрел как на препровождение времени и радовался, когда лошадей ему не давали.
— О! это
ужасный народ! вы их не изволите знать, — подхватил поручик Непшитшетский, — я вам скажу, от этих людей ни гордости, ни патриотизма, ни
чувства лучше не спрашивайте. Вы вот посмотрите, эти толпы идут, ведь тут десятой доли нет раненых, а то всё асистенты, только бы уйти с дела. Подлый народ! — Срам так поступать, ребята, срам! Отдать нашу траншею! — добавил он, обращаясь к солдатам.
«Так вот он, 4-й бастион, вот оно, это страшное, действительно
ужасное место!» думаете вы себе, испытывая маленькое
чувство гордости и большое
чувство подавленного страха.
Вы увидите, как острый кривой нож входит в белое здоровое тело; увидите, как с
ужасным, раздирающим криком и проклятиями раненый вдруг приходит в
чувство; увидите, как фельдшер бросит в угол отрезанную руку; увидите, как на носилках лежит, в той же комнате, другой раненый и, глядя на операцию товарища, корчится и стонет не столько от физической боли, сколько от моральных страданий ожидания, — увидите
ужасные, потрясающие душу зрелища; увидите войну не в правильном, красивом и блестящем строе, с музыкой и барабанным боем, с развевающимися знаменами и гарцующими генералами, а увидите войну в настоящем ее выражении — в крови, в страданиях, в смерти…
— Ну что это?.. Бедная!.. — произнесла как бы и с
чувством сожаления Катрин. — И как вам не грех над такими вещами смеяться?.. Вы
ужасный человек!..
Ужасный!
— Правило
ужасное! — сказал окончательно растерявшийся камер-юнкер. — Впрочем, что ж я, и забыл совсем; я сейчас же могу вам представить поручителя! — воскликнул он, как бы мгновенно оживившись, после чего, побежав на улицу к Максиньке, рассказал ему все, и сей благородный друг ни минуты не поколебался сам предложить себя в поручители. Пожав ему руку с
чувством благодарности, камер-юнкер ввел его к Миропе Дмитриевне.
Теперь уже не воюют из-за того, что один король не исполнил учтивости относительно любовницы другого, как это было при Людовике XIV; но, преувеличивая почтенные и естественные
чувства национального достоинства и патриотизма и возбуждая общественное мнение одного народа против другого, доходят, наконец, до того, что становится достаточным того, чтобы было сказано, — хотя бы известие и было неверно, — что посланник вашего государства не был принят главой другого государства, для того чтобы разразилась самая
ужасная и гибельная война из всех тех, которые когда-либо были.
Какая это
ужасная мысль, что мир управляется именно покойниками, которые заставляют нас жить определенным образом, оставляют нам свои правила морали, свои стремления,
чувства, мысли и даже покрой платья.
Вдруг ему послышалось, что вслед за ним прогремел
ужасный голос: «Да взыдет вечная клятва на главу изменника!» Волосы его стали дыбом, смертный холод пробежал по всем членам, в глазах потемнело, и он упал без
чувств в двух шагах от Волги, на краю утесистого берега, застроенного обширными сараями.
От этих
ужасных слов шарахнулась вся толпа; у многих волосы стали дыбом, а молодая почти без
чувств упала на руки к своему отцу, который трясся и дрожал, как в злой лихорадке.
Полина начала читать письмо. Грудь ее сильно волновалась, руки дрожали; но, несмотря на это, казалось, она готова была перенести с твердостию
ужасное известие, которое должно было разлучить ее с женихом. Она дочитывала уже письмо, как вдруг вся помертвела; невольное восклицание замерло на посиневших устах ее, глаза сомкнулись, и она упала без
чувств в объятия своей сестры.
— Возможно ли? — вскричал Сеникур, схватив за руку Зарецкого. — Как? это тот несчастный?.. Ах, что вы мне напомнили!..
Ужасная ночь!.. Нет!.. во всю жизнь мою не забуду… без
чувств — в крови… у самых церковных дверей… сумасшедшая!.. Боже мой, боже мой!.. — Полковник замолчал. Лицо его было бледно; посиневшие губы дрожали. — Да! — вскричал он наконец, — я точно отнял у него более, чем жизнь, — он любил ее!
Рославлеву нередко случалось видеть все, что нищета заключает в себе
ужасного: он не раз посещал убогую хижину бедного; но никогда грудь его не волновалась таким горестным
чувством, душа не тосковала так, как в ту минуту, когда, подходя к дверям другой комнаты, он услышал болезненный вздох, который, казалось, проник до глубины его сердца.
Но падение стен, причем это совершилось так безупречно плавно, что не заколебалось даже вино в стакане, — выколотило из меня все
чувства одним
ужасным ударом.
Я должен вам признаться, милые слушатели, что Борис Петрович — боялся смерти!..
чувство, равно свойственное человеку и собаке, вообще всем животным… но дело в том, что смерть Борису Петровичу казалась
ужаснее, чем она кажется другим животным, ибо в эти минуты тревожная душа его, обнимая все минувшее, была подобна преступнику, осужденному испанской инквизицией упасть в колючие объятия мадоны долорозы (madona dolorosa), этого искаженного, богохульного, страшного изображения святейшей святыни…
Во-первых, он хотел узнать, какое
чувство волнует душу при виде такой казни, при виде самых
ужасных мук человеческих — и нашел, что душу ничего не волнует...
Он мой — я купил его у небес и ада: я заплатил за него кровавыми слезами;
ужасными днями, в течение коих мысленно я пожирал все возможные
чувства, чтоб под конец у меня в груди не осталось ни одного кроме злобы и мщения… о! я не таков, чтобы равнодушно выпустить из рук свою добычу и уступить ее вам… подлые рабы!..»
Перед ореховым гладким столом сидела толстая женщина, зевая по сторонам, добрая женщина!.. жиреть, зевать, бранить служанок, приказчика, старосту, мужа, когда он в духе… какая завидная жизнь! и всё это продолжается сорок лет, и продолжится еще столько же… и будут оплакивать ее кончину… и будут помнить ее, и хвалить ее ангельский нрав, и жалеть… чудо что за жизнь! особливо как сравнишь с нею наши бури, поглощающие целые годы, и что еще
ужаснее — обрывающие
чувства человека, как листы с дерева, одно за другим.
Некоторые казаки были поражены его
ужасными словами и мрачным выражением этого лица, на котором так недавно стали отражаться его
чувства во всей полноте своей!.. другие, перемигиваясь, смеялись над странными его телодвижениями.
Чувство это выражалось потом в недоверии к стрельцам, в рассылке их из Москвы на границы и в отдаленные города и, наконец, в
ужасном стрелецком розыске 1698 года.
Какое-то предчувствие шепнуло ей, что дело касается до нее, и когда Гаврила Афанасьевич отослал ее, объявив, что должен говорить ее тетке и деду, она не могла противиться влечению женского любопытства, тихо через внутренние покои подкралась к дверям опочивальни и не пропустила ни одного слова из всего
ужасного разговора; когда же услышала последние отцовские слова, бедная девушка лишилась
чувств и, падая, расшибла голову о кованный сундук, где хранилось ее приданое.
Но душевное волненье оттого не умирилось: все
чувства и весь состав были потрясены до дна, и он узнал ту
ужасную муку, которая, как поразительное исключение, является иногда в природе, когда талант слабый силится выказаться в превышающем его размере и не может выказаться; ту муку, которая в юноше рождает великое, но в перешедшем за грань мечтаний обращается в бесплодную жажду; ту страшную муку, которая делает человека способным на
ужасные злодеяния.
Между службами я читала Евангелие, и все понятнее и понятнее мне становилась эта книга, и трогательнее и проще история этой божественной жизни, и
ужаснее и непроницаемее те глубины
чувства и мысли, которые я находила в его учении.
Чувство необычайной, огромной радости овладело им; что-то кончилось, развязалось; какая-то
ужасная тоска отошла и рассеялась совсем. Так ему казалось. Пять недель продолжалась она. Он поднимал руку, смотрел на смоченное кровью полотенце и бормотал про себя: «Нет, уж теперь совершенно все кончилось!» И во все это утро, в первый раз в эти три недели, он почти и не подумал о Лизе, — как будто эта кровь из порезанных пальцев могла «поквитать» его даже и с этой тоской.
Они только не могут помнить и пересказывать своих
чувств: от этого их муки еще
ужаснее.
Невзирая на всю эту
ужасную обстановку, было несколько выражений, сказанных Феклушею с таким
чувством, что они произвели впечатление на публику, а слова Софонисбы: «Прости в последний раз!», говоря которые, она бросилась в объятия Массиниссы, второго своего супруга, — были проникнуты такою силою внутреннего
чувства, такою выразительностью одушевленной мимики, что зрители увлеклись; взрыв громкого рукоплескания потряс театр, и многие закричали «браво»; но это не поправило дела: трагедия надоела до смерти зрителям, и когда, по окончании пиесы, мы с Алехиным и несколькими приятелями Плавильщикова вздумали вызывать дебютантку, — общее шиканье и смех заглушили наши вызовы.
Это его было первое сознательное слово о своих
чувствах, и оно меня в самое сердце поразило, но я с ним не стал спорить, а пошел один, и имел я в этот вечер большой разговор с двумя изографами и получил от них
ужасное огорчение. Сказать страшно, что они со мною сделали! Один мне икону променял за сорок рублей и ушел, а другой говорит...
«Да, как поляк, я не имел права полюбить русскую женщину. Какое жестокое,
ужасное положение!.. Будь проклята и эта пламенная, историческая вражда, и то, чтó породило ее! Благодаря ей, вся моя личная жизнь (да и одна ли моя только!) построена на фальши, на противоестественном умерщвлении в себе самых лучших, самых святых и заветных
чувств во имя одной идеи.
Маруся дала ему рубль. Надо же чем-нибудь смягчить печаль Егорушки, в котором, по ее мнению, происходила теперь
ужасная борьба: любовь к Калерии боролась с
чувством долга!
И вот я вижу мою добрую старую тетушку в шелковом платье, вижу ее лиловый зонтик с бахромой, который почему-то так несообразен с этой
ужасной по своей простоте картиной смерти, лицо, готовое сию минуту расплакаться. Помню выразившееся на этом лице разочарование, что нельзя тут ни к чему употребить арнику, и помню больное, скорбное
чувство, которое я испытал, когда она мне с наивным эгоизмом любви сказала: «Пойдем, мой друг. Ах, как это ужасно! А вот ты все один купаешься и плаваешь».
В душе человека — угрюмый, непроглядный хаос. Бессильно крутятся во мраке разъединенные обрывки
чувств и настроений. В темных вихрях вспыхивают слабые огоньки жизни, от которых мрак вокруг еще
ужаснее.
Умирает Николай Левин. Он страстно и жадно цепляется за уходящую жизнь, в безмерном ужасе косится на надвигающуюся смерть. Дикими, испуганными глазами смотрит на брата: «Ох, не люблю я тот свет! Не люблю». На лице его — «строгое, укоризненное выражение зависти умирающего к живому». Умирать с таким
чувством —
ужаснее всяких страданий. И благая природа приходит на помощь.
Зато эта беззаботность теперь показалась ей
ужасною и страшною: она охватила все ее существо в эти минуты ееуединения и выражалась в ней теми прихотливыми переходами и переливами разнообразных
чувств и ощущений, какие она проявляла в своей беседе с мужем.
Здесь она, со слов только что полученного ею от Висленева письма, описывала
ужасное событие с гордановским портфелем, который неизвестно кем разрезан и из него пропали значительные деньги, при таких обстоятельствах, что владелец этих денег, по
чувству деликатности к семейной чести домовладельца, где случилось это событие, даже не может отыскивать этой покражи, так как здесь ложится тень на некоторых из семейных друзей домохозяев.
«Я готова на все, что ни ожидает меня, — писала она, — но постоянно сохраню
чувства мои к вам, несмотря даже на то: отняли вы у меня навсегда свободу и счастие, или еще имеете возможность и желание освободить меня от
ужасного положения» [Это письмо, равно как и письмо принцессы к адмиралу Грейгу, были препровождены к производившему следствие фельдмаршалу князю Голицыну, но, по неизвестной причине, уничтожены.